|
В НАЧАЛЕ Елена Ивановна Шапошникова родилась по старому стилю 31 января 1879 года в Санкт-Петербурге в семье известного архитектора академика Ивана Ивановича Шапошникова и матери Екатерины Васильевны. Елена Ивановна приходится правнучкой великому русскому полководцу Михаилу Илларионовичу Кутузову; фамилия её матери в девичестве – Голенищева-Кутузова. Предки Елены Ивановны по материнской линии были из монгол и татар. Особенно боевой была одна из бабушек. Отсюда, должно быть, и воинственный дух самой Елены Ивановны: «Моё самое любимое слово – дух воинствующий», – говорила Елена Ивановна о себе. С самого детства Елена Ивановна обладала чувством справедливости и сострадания к несчастным, обездоленным и была настолько революционно, решительно, максималистично настроена, что родные даже опасались, как бы она не пошла по революционному пути. Кстати сказать, и само имя Елена в переводе с греческого означает «светоносная», «факел», «огонь». Вот как Елена Ивановна описывает своё детство: «...Появление на свет этой девочки было нежелательно темным силам, и меры были приняты, чтобы пресечь её рождение. Во время беременности мать страдала мучительными приступами тошноты и рвоты; чтобы облегчить их, она начала принимать разные лекарства, часто без ведома врача, и в результате – она опасно занемогла. По совету врачей её спешно увезли в поместье родителей в Псковской губернии, где продолжительное время мать оставалась настолько слабой, что не могла ходить, и целыми днями лежала на диване в комнате, где висела большая картина «Моление о Чаше». Она полюбила эту картину и часто впоследствии вспоминала, жалея, что не увезла её тогда с собой, и даже уверяла, что в профиль, с распущенными волосами девочка напоминает ей Облик, запечатлённый на картине. Физически девочка развивалась нормально, даже ускоренным темпом, ибо начала ходить уже с десяти месяцев и рано начала говорить. И скоро стала проявлять большую чувствительность и чуткость к малейшим оттенкам речи и проявлениям резкости и несправедливости. С трехлетнего возраста внезапно начались приступы необъяснимого плача, который переходил в неистовый крик. Ничто и никто не мог утешить её. Не помогали угрозы и устрашения. Приступы эти так же внезапно прекращались, как и начинались. Явление это стало постепенно слабеть и к пятилетнему возрасту совершенно прекратилось. Девочка росла редко чуткой к красоте во всех её проявлениях, особенно запоминала красоты природы. Также с трёхлетнего возраста остались резко запечатленными поразившие её красивые облики матери и брата. Брат девочки умер пяти с половиной лет от дифтерита. Девочке уже шёл пятый год. Мать стала больше заниматься ею и даже начала шутя учить её читать. Так, девочка по утрам приносила матери в постель газету, и пока мать пила свой чай, девочка, сидя на её кровати, спрашивала значение крупных букв, в большинстве случаев на столбцах покойников. И незаметно, на газетах, кубиках и картинках девочка освоила азбуку и стала бегло читать. Так же быстро одолела и азбуки, французскую и немецкую; к шести годам свободно читала и даже писала на трёх языках. Несмотря на нянек и разных бонн и учительниц, девочка росла очень самостоятельной и больше всего любила играть и читать в одиночестве. Сверстницы утомляли её и не оставляли никакого впечатления. Самостоятельность девочки сказывалась также в упорном отказе повторять слова молитвы, которую она и брат её должны были читать перед сном. Девочка молилась своими словами о том, что ей было ближе всего. В семье существовал рассказ о том, как девочка молилась: «Боженька, спаси и сохрани папу, маму, бабушку и мою корову». (Корова была игрушечная, но настолько большая, что в густой траве её принимали за теленка, что приводило девочку в восторг.) Интерес к книгам проявлялся с самых ранних лет. Книги стали лучшими наставниками и друзьями. Первой и самой большой радостью были два тома Библии с иллюстрациями Г.Дорэ. Книги эти были настолько велики, что девочка не могла поднять их. Потому она могла любоваться ими лишь тогда, когда кто-либо из взрослых давал ей их. Но так как книги были дорогие, то ей неохотно разрешали пользоваться ими. Книги эти многие годы были ей источником истинной радости. И когда она подросла, то уже сама, тайком, тащила их в свою комнату, где с замиранием сердца могла снова созерцать любимый Облик Христа и страдать его страданиями. Среди самых первых книг были и две старинные книги «Путешествия по Центральной Азии и по Дальнему Востоку». Эти два толстенных тома были даны в полное распоряжение девочки, ибо они служили ей вместо подушек на стуле за большим столом. Она любила рассматривать их, потому что они были обильно иллюстрированы, и, таким образом, девочка рано познакомилась с природою, этнографией и жизнью Дальнего Востока, что, конечно, оставило след в воображении и сознании, ещё не загроможденном бездарными и лживыми сочинениями для детей. Неизгладимое впечатление произвели страницы описания и иллюстрации всевозможных пыток и казней в Китае и Японии. Они поселили в сердце чувство опасения и недоверия к этим двум народностям. Возможно, что и острое отвращение ко всякой жестокости, которое так болезненно отражалось на нервной чувствительности девочки, имело начало в первых впечатлениях, полученных из этих книг. И в последующие годы любимым занятием осталось чтение, читала, как говорится, запоем, так сильно переживая горе и радость книжных героев, что почти заболевала. Горько рыдала над судьбой Милы и Ноли (Кота Мурлыки) и много дней была подавлена тоскою. Наряду с такими книгами, как «История Кусочка Хлеба», «Самодеятельность Смайльса», любила все книги Густава Эмара, Марка Твена и Александра Дюма – «Граф Монте Кристо», «Три мушкетера» и «Ракамболь» Понсон дю Террайль, «Мученики Науки» и «Дети капитана Гранта». В Учении Агни Йоги сказано: «Образ маленькой девочки, несущей тяжелый том Библии, является в хоромах барства творцом нового мира. Маленькая девочка, узревшая Учителя Света под небом голубым, есть сокрушитель застенков мрака. Когда дух девочки может ощущать Братьев человечества, тогда имя того духа – светоносный меч. Когда дух может чуять с детства, что Братья человечества сущее перерождают, тогда дух несёт имя светоносное». Раскрывает смысл этой фразы из Учения следующее замечание Елены Ивановны: «Очень рано девочка начала видеть значительные сны и даже видения. Уже шести лет она имела необыкновенное переживание, которое на всю жизнь запечатлелось в её сердце, почти не теряя своей первоначальной свежести и силы чувства. Произошло это позднею весною. Родители её переехали на дачу в Павловск, и в первое же утро девочка, встав раньше обыкновенного, побежала в парк, к небольшому пруду, где жили золотые рыбки. Утро выдалось чудесное, воздух как бы дрожал и сверкал в лучах солнца, и сама природа, казалось, облеклась в праздничное одеяние, и синева неба была особенно глубока. Девочка стояла на пристани, всеми фибрами своего существа вбирала красоту и радость жизни. Взгляд её остановился на распустившейся яблони, стоявшей на противоположном берегу, и на фоне её девочка увидела высокую мужскую фигуру в белом одеянии, и в сознании её мгновенно встало воспоминание, что где-то далеко живёт Учитель Света. Сердце девочки затрепетало, и радость её перешла в восторг, всё существо её потянулось к этому далекому, любимому и Прекрасному Облику. Одним из первых снов, запечатлевшихся в сознании девочки, было сумрачное видение темного, бурного моря с низко нависшими над ним грозовыми тучами, прорезываемыми частыми молниями. Водная стихия вздымалась, и казалось – вот-вот сольётся с небесами и водная стена зальёт всё живущее. Девочка стояла на берегу и в неописуемой тоске и жути всматривалась в эту развернувшуюся перед нею мрачную картину в надежде увидеть какую-либо светлую точку, какую-либо помощь, и вот на красно-огненном фоне туч показался вдали Старец, окруженный мягким сиянием, в светлой рясе с темнеющими на ней крестами и Сам весь светлый, с белой же бородой. Старец был высок ростом и держал посох в правой руке. Он шёл спокойно по бурному морю, как бы скользя поверх валов. Девочка вся встрепенулась. Сердце подсказало ей, что Старец шёл к ней на помощь, и вся жуть и тоска мгновенно оставили её. В своём детском представлении она решила, что Сам Бог явился ей в этом чудесном Образе – Сергия Радонежского, как она узнала потом. ...Во время довольно частых заболеваний как бы простудного характера – ложного крупа, по определению врачей, девочку преследовало одно видение: при повышении температуры зрение её становилось особенным, оно проникало сквозь стены, и она видела, как входная дверь их квартиры открывалась, входили два Великана. Один, немного выше, всегда шёл впереди, слегка прикрывая второго. Эти Великаны проходили длинным коридором и входили в её комнату, садились в ногах её постели и начинали тянуть серебряную нить, которую они извлекали из её левого бока. Причем большой Великан передавал нить другому, сидевшему сзади и наматывавшему её. Несмотря на то, что первый Великан всегда ласково улыбался, девочка слегка опасалась их, ей казалось, что они за эту нить хотят притянуть её к себе, и если это им удастся, то она умрёт. Первый, большой ростом Великан имел синие глаза и тёмно-русые волосы, тогда как голова другого была темнее и сам Он был тоньше. Одеты Они были, как ей казалось тогда, в сюртуки, теперь (известно), что это были индусские ачканы. Видение это повторялось лет до девяти. Иногда девочка близко видела только головы этих Великанов, слегка склонившихся над нею и пристально всматривающихся в неё. Она опасалась их, но не очень, ибо эти видения были не длительны». Из Агни Йоги известно, что в семье была неладная обстановка, несмотря на внешнее барство, и не случайно, что маленькая Елена уединялась в отцовской библиотеке, не случайно, что и была она единственным ребёнком – одиночество при определенном риске воспитать эгоистическую натуру, в то же время создает самые благоприятные условия для сосредоточенности, углубленных духовных поисков, а также зарождает устремление к общению с окружающими, что, кстати говоря, является неотъемлемой чертой детей. Так что кармические условия с самого начала настраивали маленькую Лену на самоуглубление и на поиски сотрудничества. С одной стороны, ей как бы облегчалась дорога к знанию и культурным достижениям, а с другой стороны, её окружение соблазняло возможностью легкой обеспеченной жизни. И всё здесь решало её свободное волеизъявление. Именно её свободная воля выковала в барских условиях изумительное трудолюбие, необычайную самодисциплину, устремление к Служению Силам Света; ведь, как известно, при вхождении в материю даже «Величайшие Сущности как бы теряют связь со своим высшим «Я» и обретают её вновь «руками и ногами человеческими». Горючее жизни–окружающие условия ещё должны воспламенить дух, пробудить в нём не только одну жажду личного самосовершенствования, но именно – устремления к Служению. И чем крупнее Дух, чем эпохальнее задачи, стоящие перед ним, тем труднее его жизненные пути. Сказано Наивысшим: «К Нам с легких путей не приходят». Такова вечная Жертва Высшего низшему. И ещё сказано в Учении Наивысшим: «Урусвати хранит озарение детства, что где-то живёт Светлый Учитель. Только воспоминание о действительности может вызвать в детском сознании такое яркое представление. Наша радость в том, что можно видеть, как Наши соучастники от первых сознательных часов уже несут в себе представление о виденном ранее. Дух смутный и представит себе смутно, но дух, озаренный многими достижениями, сохранит ясное воспоминание. Малая девочка, ничем не поощряемая, сама своим сознанием направляется к подвигу сужденному. Даже яркие наставления не часто могут сохраняться в новой оболочке. Но когда путник отправляется с Нашим Поручением, когда он и ранее прикасался к Братству, тогда уже от младенчества с получает озарение. Он видит знамена Света, к нему Мы приходим в разных Обликах, он слышит серебряные звоны, и его серебряная нить натянута к Нам. Путница Света идёт неутомимо, несмотря на неладную обстановку детства. Укрепляясь внутренне, она, наконец, получает Видение, напутствующее на подвиг. Мы радуемся, когда такой подвиг принимается не словесно, но горением сердца. Такое горение предвещает и озарение, и священные боли. Но только в принятии страданий и образуется зародыш мудрой радости. К ней не дойти без страдания. Но лишь около Нас рождается и радость. Урусвати пошла в мир добровольно. Уже в прежних прикасаниях к Братству решалось слово об Огне, которое должно было прозвучать в дни Армагеддона. Не лёгкое время!.. Мы радуемся видеть, что подвиг возносится». Конечно, в детские годы, да и в отрочестве Елена нисколько не подозревала о своей грядущей великой Миссии; она и знать не знала, что она – сужденный ученик Великого Учителя, о Котором только читала в Библии; не знала, что на неё с пеленок уже направлена целая батарея незримых лучей из Твердыни, что каждую её мысль и даже мимолетное чувство знают в далекой и близкой в то же время Обители Белого Братства. В детстве ей был дан ЗНАК – Озарение, что где-то живёт Светлый Учитель, конечно же, воспринятый ею наверняка как некая чудесная тайна, как нечто настолько необычное и настолько сокровенно-неуловимое, что и поделиться такой тайной ни с кем она не могла – её не услышали бы и высмеяли. И потому внешне всё у неё было как у обычных девочек: читала, мечтала, играла с куклами и подружками, была сердечным центром компаний. Елена Ивановна вспоминала: «Моя жизнь так сложилась, что все окружающие приходили ко мне с самых ранних лет со своими переживаниями и обидами и за разрешением спорных вопросов, и почти всегда мне удавалось рассеивать основательные и неосновательные обиды. При этом я старалась припомнить всё то хорошее, что мне приходилось слышать об обиженном, именно, из уст обвиняемого им сейчас. Люди так часто произносят самые ужасные определительные, не только совершенно не вдумываясь в значение их, но тут же забывая, что они произносили их. Выслушиванием этих обид мы многое можем уяснить и часто даже вложить новое понимание в сознание обратившихся к нам...». Этот дар распознавания людей и примирения конфликтов она затем пронесет через всю свою жизнь. С самого раннего детства предчувствовала,
знала как мелкие, так и крупные события. Знала результаты Русско-Японской
войны. Также знала, что война Знала, когда и где обстоятельства будут благоприятны. Всегда знала, как надо поступить. Хорошо разбиралась в людях. Острое осознание, как бы мгновенно изменившее намечавшийся гневливый, вспыльчивый характер, явилось на седьмом году. Это переживание остро запечатлелось на многие годы. Девочка с книжкой полулежит на длинной кушетке. Входит девушка-горничная с вязанкой дров топить печку и начинает задирать и дразнить девочку: «Не стыдно ли барышне валяться посреди дня?» Девочка, оскорбленная несправедливым обвинением, чувствовавшая её лицемерную природу и не любившая её, обзывает её дурой, лисой, Лизкой-подлизкой... Но внезапно поток этот остановлен, в сознании ясно, четко встает вся грубость, непристойность и нелепость подобного сквернословия, и настолько сознание это овладело ею, что с этого дня все грубые, скверные выражения были забыты. Всегда особенно болезненно реагировала на малейшую несправедливость. «Очень различно относилась к людям. Некоторые лица вызывали сильнейшее физическое отвращение, сопровождавшееся иногда содроганием и трепетом всего организма; лицо покрывалось пятнами и ощущалась мучительная тошнота. Причем люди, возбуждавшие подобное чувство, с точки зрения окружающих, были самыми обыкновенными людьми, но у всех был нечистый взгляд. Девочка рано усвоила разницу во взглядах и не терпела людей с похотливым выражением. Также болезненно не любила всякие двусмысленные словечки и анекдоты. Также следует отметить совершенно исключительную, почти болезненную стыдливость и отвращение ко всем функциям человеческого организма. Также и большую брезгливость...» Немало времени юная Елена проводила в семье родных сестер матери, где было много разговоров о музыке, что также не могло не предопределить её вхождения в мир музыки. Родная тетка Евдокия Васильевна в своё время закончила Петербургскую консерваторию по классу пения, затем она пела в опере Мариинского театра, потому в этой семье музицирование, домашний театр, проведение шумных веселых праздников было естественным. «Учение давалось очень легко, к семи годам девочка читала и писала на трёх языках. Память за всё время учения была замечательная. Учителя производили опыты и поражались, ибо девочке было достаточно один раз прочесть небольшое стихотворение или отрывок прозы, чтобы она могла повторить его слово в слово. Причем особенно легко запоминались стихи на французском языке, потом на немецком, русские стояли на последнем месте. Все предметы давались одинаково легко, но очень тяготилась уроками по Закону Божьему, особенно не любила учить богослужения, несмотря на то, что по природе была скорее религиозной и трогательно любила Образ Христа. Он жил в сердце с самого раннего детства, и крестик, носимый девочкой во Имя Его, был лучшей защитой ей тогда от страхов. Девяти лет девочка поступила в первый класс Мариинской Женской Гимназии. Здесь в продолжение семи лет страдала от умучения детьми. Одноклассницы и старшие ученицы не давали прохода, зацеловывая девочку до слез. Классным наставницам приходилось принимать меры для ограждения, но не получившие возможности приблизиться, поджидали её на дворе у выхода, чтобы продолжать своё умучение. По мере того как девочка росла, явление такого мучительства не уменьшалось и распространилось на младшие классы. Обожание это выливалось не только в посвящение стихов и поднесение цветов, но переносилось и на предметы, окружавшие её. Тайком отрезали куски ленты от передника или косы, а то и самые волосы. При остро развитой брезгливости девочке очень тяжело было переносить эти многочисленные прикосновения. Часто со слезами девочка просила не прикасаться к ней. Приблизительно около двенадцати лет вспыхнуло сознание о существовании Учителя Света и уже не оставляло девочку продолжительное время. Причем, особенно интенсивно проявлялось оно в период от 11 до 13 лет. В сознании четко вставал Образ Учителя, владеющего неограниченным знанием. Девочка ясно представляла себя ученицей этого Учителя и как бы живущей в Его доме и учащейся под его наблюдением. Также определенно знала, что Учитель был занят ускорением какого-то физиологического процесса в её организме и развитие это происходило под Его непосредственным наблюдением. Целые длительные периоды сознание это не покидало её. Вечерами девочка торопилась уйти к себе. В тишине и одиночестве ярко вставали картины общения с Учителем. Видела себя гуляющей с ним по саду, сидящей на скамеечке у Его ног и слушающей Его слова о страданиях Земли и бедствиях человечества, о подвиге и сострадании к обездоленным. Облик Учителя сливался с Образом Христа, но девочка боялась признаться в этом. Около девятилетнего возраста и даже раньше в девочке проснулась острая жалость ко всем несчастным и обездоленным. Часто вечерами, уже лежа в постели, девочка представляла себе, как она с ворохом теплых вещей идёт в зимнюю стужу по темным улицам и, находя полузамерзших детей или же стариков, укутывает их и везет к себе, домой, чтобы напоить горячим чаем с вареньем и булочками. И так живо представляла себе радость спасенных в её воображении людей, что приходила в восторженное состояние и проливала слезу умиления. Несколько позднее девочка никак не могла понять, как люди могут допускать существование нищих. В её сознание не укладывалась такая вопиющая несправедливость, как существование людей, не имеющих ни угла, ни куска хлеба, тогда как страна могла давать всего вдоволь. Как могло правительство не заботиться, чтобы все были сыты, обуты и имели работу! Тогда же зарождались мысли об Ордене или Общине Сестер, которые несли бы в народ знание и помощь скорую и необходимую по всем отраслям жизни. Вставали мысли и об устройстве нечто вроде ясель или детских садов. Думалось и о лучших условиях для семей рабочих, конечно, такие мысли зарождались под влиянием рассказов кормилицы девочки, которая была замужем за рабочим на Путиловском заводе. Кормилица продолжала навещать родителей девочки в дни больших праздников, и девочка живо интересовалась бытом рабочих и, слушая эти рассказы, приходила в ужас от такого каторжного существования при ничтожной оплате труда. И все вороха теплых вещей, которыми девочка наделяла в своём воображении встречных полузамерзших детей, она могла уделять наяву своей кормилице и её многочисленной семье.» Раза три Елена Ивановна видела во снах самого Князя Тьмы, неоднократно преследовавшего её в прошлых воплощениях. Всякий раз она видела «мужскую фигуру в английской рубашке с засученными рукавами, слегка наклонившуюся над каким-то станком или аппаратом, напоминающим теперь свитч-борд (распределительный щит) на электрических станциях. Облик этого человека не грубый и даже скорее утонченный, интеллигентный, но, глядя на него и на быстрые уверенные движения его рук, ярая тоска сжимает сердце девочки, и она сознает, что человек этот занят какой-то страшной работой на разрушение мира... с уявлением Армагеддона смысл этого сна стал ещё страшнее, ибо девочка узнала в показанном ей облике – врага рода человеческого. Ей была явлена его работа над изысканием страшной силы, могущей взорвать всю планету. Он уже тогда работал над уявлением этой поистине адской силы руками безответственных людей». Елена закончила в шестнадцать лет Мариинскую гимназию, причем с золотой медалью. Надо отметить, что тогдашний уровень гимназического образования был значительно выше наших общеобразовательных школ. В детстве же Елена рисовала и с увлечением занималась музыкой. После гимназии она продолжила своё образование в музыкальной школе при Петербургской консерватории. И когда училась, то наблюдала одно необычайное явление. Об этом случае она потом расскажет сама в одном из писем: «Теперь сообщу вам случай из моей личной жизни. В дни моей ранней юности я занималась музыкой, на что у меня были особые способности. Однажды мне предстоял публичный экзамен, и я должна была исполнить несколько музыкальных произведений, в том числе прелюдию и фугу Баха. Но семейные обстоятельства сложились так, что не могла разучить самое трудное, именно фугу Баха. Оставался один день до экзамена. В отчаянии я села за рояль, зная отлично, что за один день разучить и выучить Баха немыслимо, но, всё же, я решила, что в моих силах. Проиграв несколько раз по нотам, я решила попробовать, насколько я смогла запомнить, и тут свершилось чудо – вся фуга встала четко передо мной, и мои пальцы как бы сами заходили по клавишам, и от начала до конца, без единой ошибки и с необычайным воодушевлением я проиграла и прелюдию, и фугу. Но помимо необычности такого мгновенного заучивания, когда я исполняла фугу на экзамене перед целым конклавом профессоров, я снова исполнилась особого вдохновения и удостоилась восторженного приветствия со стороны профессоров. Этот случай тоже был проявлением огненного луча. Луч коснулся «чаши», и вспомнилось давно знакомое». И ещё одно необычное отмечает в своей юности Елена Ивановна: «Сама я от раннего детства находилась под гнётом предчувствия надвигающейся катастрофы». «Предчувствие катастрофы, гибели Земли преследовало её с самого раннего детства. Может быть, оно было отчасти навеяно иллюстрациями грозных потопов в Библии, или же чувствознание было пробуждено ими, но сознание это временами настолько сильно овладевало, ею, что она испытывала острые приступы тоски и видела сны, подтверждавшие её предчувствия. Так, один сон, с некоторым вариантом, повторялся не раз. Море и небо желто-серого, унылого тона; налетает буря, вздымаются огромные волны; одна гигантская волна, неся на гребне одинокий корабль, обрушивается и затопляет всю землю, но корабль на гребне её остается невредимым. Второй сон – девочка стоит у окна, со страхом всматривается в темно-желтое небо, сумерки быстро сгущаются. Она замечает странные явления: стаи птиц, ласточек, с визгом низко летают над землею, животные и люди в беспокойстве спешат спрятаться по домам. Отчетливо помнится татарин с мешком за плечами, быстро ныряющий под ворота. Раздается оглушающий удар грома или гигантского взрыва, и земля начинает колебаться. Девочка в ужасе вбегает в соседнюю комнату, где находятся её родители, и говорит им: «Разве вы не видите, что земля гибнет, наступил конец мира!» «Сильная и яркая черта в характере девочки – страстная любовь к природе и одиночеству – четко, определенно обозначилась с самого раннего детства. Самые счастливые минуты и часы вспоминаются именно во время такого одиночества или при одиноком любовании природою. Девочка страстно любит встречать утро в природе, когда она, до начала неизбежных ежедневных занятий с разными учительницами, могла одна пробежать в любимые места сада и насладиться тишиною и красотою утра. Уже будучи семнадцатилетней девушкой, получив от матери разрешение выезжать по утрам на велосипеде в парк по определенным аллеям, с восторгом пользовалась этим часом, чтобы в одиночестве вбирать чистую утреннюю солнечную прану и любоваться всегда новой красотой окружающей природы. На семнадцатом году в сознании девочки произошел новый резкий перелом. Пошлость и пустота окружающей её жизни ярко встали в сознании. Её стремление к высшему знанию не находило отклика ни в ком. Мать считала это совершенно излишним, отец лучше понимал её, но всё же не разрешал ей поступать на высшие курсы, опасаясь приближения и увлечения революционными идеями. Ей было разрешено продолжать уроки музыки, но дома, совершенствоваться в языках с малосведущими француженками или англичанками, тоже дома. Окружавшая девочку так называемая «золотая молодежь», за редкими исключениями, ничего не могла дать ей. Единственным тогда огоньком явился двоюродный брат Степа Митусов, спутник её детства. Он приносил некоторые неплохие книги модных поэтов и мыслителей и знакомил с новыми веяниями в искусстве, главным образом, в музыке. Но всё это не удовлетворяло её духовных потребностей, не уясняло смысла жизни, девочка почти что занемогла нервным расстройством. Никого не хотела видеть, перестала «выезжать» и целыми днями в полной апатии лежала на кушетке, отвернувшись к стене. Временами она испытывала такую смертельную тоску, что начинала громко стонать, от усиленных вздохов и выдохов тело её наполнялось мурашками, как бы острыми иглами, и начинало коченеть. Дыхание с трудом выходило из судорожно сжатого рта. С трудом можно было влить горячий чай с коньяком, чтобы отогреть закоченевшие конечности и смягчить спазмы. По совету врачей её увезли за границу в Ниццу, лечиться душами Шарко. Перемена климата и, главным образом, новые впечатления, а также предоставленная ей некоторая свобода вернули её к радости жизни.» «После семнадцати лет началась серия снов с точными указаниями незначительных, как казалось тогда, происшествий...» Некоторый свет на ранний период жизни Елены Ивановна проливают воспоминания Натальи Владимировны Шишкиной: «Елена Ивановна рано лишилась отца, была единственной дочерью у родителей и жила с матерью вдвоем. Они очень любили друг друга, и мать её, очень добродушная, милая старушка, сохранившая свою былую красоту, не могла налюбоваться на свою «Ляличку», как её тогда все и называли. Да и не только мать восторгалась ею. Все, кто ни встречал Елену Ивановну, не могли равнодушно пройти, чтобы не обратить внимания на её выдающуюся наружность. Высокого роста (?), стройная, очень пропорционально сложенная. Полная изящества, женственности, грации и какого-то внутреннего обаяния всего её облика, она невольно притягивала к себе все взоры. У неё были роскошные светло-каштановые с золотым отливом волосы и пышная прическа, высокая, по моде того времени; прелестный небольшой ротик, жемчужные зубы и яблочки на щеках; когда она улыбалась, а улыбалась она часто, всё лицо её освещалось теплом и лаской. Но что было самое притягательное в её лице – это её глаза, тёмно-карие, почти чёрные, миндалевидные, продолговатые, какие бывают у испанок, но с другим выражением. Это были лучистые очи с длинными ресницами, как опахала, и с необычно мягким, теплым, излучающим какое-то сияние взглядом. Глаза её иногда щурились, как будто грелись на солнце, и мягкое, теплое, ласковое выражение их озаряло и её саму и всех окружающих, кто в данный момент смотрел на неё. У неё был очень нежный мелодичный голос и очень ласковое обращение, любила она называть уменьшительными именами близких ей людей. Нос у неё не был правильной формы, удлиненного фасона, но он гармонировал со всеми чертами её лица. В ней было какое-то очарование, шарм и необычная женственность всего её облика. Любила она наряды, всегда по последней моде одетая, очень элегантная: носила серьги, ожерелья и вообще драгоценные украшения. В ней было развито чувство красоты, которую она всегда проявляла как своим внешним обликом, так и своим внутренним содержанием. Жили они с матерью в тогдашнем Петербурге, и вела она очень светский образ жизни, но всегда имела вид наблюдающей жизнь, ищущей чего-то другого, более вдохновенного, более глубокого содержания; у неё были какие-то искания, и пустая, светская, шумная жизнь её не вполне удовлетворяла...». Часто Елена Ивановна посещала свою тетку Евдокию Васильевну, у которой нередко устраивались балы. Хотя здесь собирались и люди искусства, но гораздо больше было представителей светской аристократии – банкиров, помещиков, промышленников. Как вспоминала та же Шишкина: «Конечно, на этих балах бывала Елена Ивановна, всегда в красивом бальном туалете, – она мало танцевала, больше сидела где-нибудь в конце зала, окруженная толпой поклонников. У неё было много завистниц её успехам в обществе, много предложений выходить замуж. Один – блестящий молодой человек, бывший лицеист, единственный сын у родителей, миллионер: ему принадлежало пароходство на Волге «Самолет». Он был без памяти влюблен в Елену Ивановну, делает ей предложение, но получает отказ. Все окружающие и её родные не могли этого понять: как отказать такому жениху, о котором так мечтали все петербургские красавицы». По просьбе старших Елене Ивановне приходилось частенько бывать на балах. Но она была равнодушна к роскошным нарядам, украшениям, и это расценивалось окружающими либо как оригинальность, либо как узость кругозора, и ей ничего не оставалось, как сохранять душевное равновесие в борьбе с этой неумолимо надвигающейся на неё пошловатой аристократической роскошью, терпеливо смиряться с требованиями старших: массой украшений на голове, шее, в ушах. Она обычно просиживала на балах в грустной задумчивости, а глаза были затуманены неясными мечтами, казалось, не замечали ничего окружающего. Иному обиженному невниманием со стороны юного создания видному сановнику родственники объясняли, что Елена Ивановна страдает близорукостью, хотя она обладала прекрасным зрением. Блеск внешней мишуры, роскошь балов не могли смутить ум и сердце юной Елены. Именно про этот период в её жизни сказано в книге «Зов»: «Когда девушка вечерами и ночами стремится принести пользу Миру, когда она мечтает о несказанном, прекрасном и высоком, далеко ли это от жизни? Если эти мечты прекрасны, не будет ли прекрасен и ответ на них?» Это были уже мечты о Служении Миру и о человеке, с которым можно было бы посвятить себя этому прекрасному Служению. Как замечает Шишкина, Елена Ивановна «поставила
себе задачей в жизни выйти замуж за человека знаменитого – служителя
искусств, будь то музыкант, певец, художник, живописец или скульптор,
но непременно человек с высшим дарованием и талантом. И вот её желание
исполнилось. Лето её мать и она проводили в имении князя Путятина, у
её тетки, на станции Бологое Новгородской губернии, на берегу прекрасного
озера в Однажды вся семья Путятиных отправилась в свою деревенскую баньку, построенную тут же на краю парка, на берегу озера. Елена Ивановна первая вернулась и, проходя через переднюю, увидела в углу сидящего человека; она машинально взглянула на него и прошла мимо, приняв его за охотника или за одного из служащих князя Путятина. Сам князь был в это время в отъезде, тоже по делам раскопок; уехал туда на несколько дней. Она не очень большое внимание уделила сидящему ожидающему человеку, но этот скромный молодой человек с огромным удивлением перед её красотой поглядел на неё. Она шла с распущенными после мытья волосами, которые, как длинная пелерина, окутывали сверху донизу её стан. Вернувшись из бани, вся семья села за стол ужинать, и тут только Елена Ивановна вспомнила о том, что в передней «сидит какой-то человек, приехавший, должно быть, по делу к дяде». Спохватившись, пошли к нему, пригласили его к столу. Это был невзрачно одетый, в охотничьих сапогах, куртке и фуражке, человек, очень скромно назвавший свою фамилию – Рерих. Из разговора выяснилось, что он и есть знаменитый уже в то время художник Рерих, чьи картины были уже в Третьяковской галерее в Москве и на выставках картин в Петербурге, и что приехал он к старому князю-археологу по делам археологических раскопок, производимых в этой местности. Старик-князь задержался в пути, и несколько дней прогостил Рерих в их усадьбе в ожидании приезда князя». Это была кармически предопределенная встреча, о чём также есть вполне прозрачный намек в Учении. Высшие Силы направляли все усилия, чтобы соединить два выдающихся Духа для выполнения определенной Миссии, о чём речь будет идти ниже. За те несколько необходимых дней отсутствия старого князя любознательная девушка и стеснительный художник могли ближе познакомиться, присмотреться друг к другу и подружиться. Эта дружба продолжает развиваться в Петербурге, и 31 декабря 1899 года Николай Константинович в дневнике отмечает: «Вчера, 30-го, сказал Елене Ивановне всё, что было на душе...». А летом 1900 года он уже называет Елену Ивановну своей невестой. Влюбленные встречаются, переписываются во время разлук. Судя по письмам Николая Константиновича, он вместе с Еленой Ивановной вынашивает планы о заграничной поездке, а также о том, что они проштудируют всю историю живописи, музыки, наиболее важные философии – намечалась активная подготовка к большой творческой жизни. В ответных письмах Елена Ивановна делится с суженым своими размышлениями, которые своей глубиной и искренностью так очаровывают получателя. Но в силу различных семейных обстоятельств пришлось Николаю Константиновичу ехать в Париж одному. Это было немалым испытанием для них обоих. Судя по отчаянным письмам Николая Константиновича, Елена Ивановна в это время подвергалась ожесточенной осаде родных, которые были недовольны её выбором. А сама Елена Ивановна, видимо, обижаясь за неудавшуюся поездку в Париж, о которой она столько мечтала, своеобразно наказывала своего влюбленного поклонника: писала ему предельно лаконичные и достаточно редкие письма, в которых сообщала о всё новых предложениях, успехах на балах. Не трудно представить, что в блестящем Париже влюбленный художник чувствовал себя как в клетке! Он буквально стонет: «Ведь три месяца жду я хоть доброй весточки от Тебя! А Тебе за балами некогда! Хоть бы строчку сердечную! Хоть бы слово!» – или: «Я замечаю, что всё – и здоровье, и дела, и мысли – Тебя нисколько не интересуют... Смилуйся, Ладушка...». Возможно, что даже назревал крупный разрыв, ситуация сложилась отчаянная, под угрозой оказывался план Сил Света, связанный с этими двумя выдающимися Духами, и тогда прямо вмешался Великий Учитель, в существовании Которого, судя по всему, к тому времени Елена Ивановна уже совершенно уверилась. Как сообщает в своих дневниках Рихард Рудзитис: «В молодости у неё было указание: «Ляля, выходи за Николая Константиновича». Когда родные стали особенно настойчиво нажимать на Елену Ивановну, чтобы та предпочла браку по любви брак по расчету, вторично последовало Указание: «Благовесть. – Всё уладится!» И вскоре Николай Константинович получает письмо, в котором находит долгожданный намёк на ответные чувства, и ликует несказанно: «Ладушка меня любит!» «Устам времён Я заповедал привести вас на путь Мой» – двадцать лет спустя скажет Наивысший в «Зове». К моменту этой исторической во всех смыслах встречи и затем слиянию двух жизней в одну, вдохновленную стремлением к Служению, Елена Ивановна прекрасно образовала себя, была одарена музыкально, артистична, начитана, и при этом мила, скромна, привлекательна. Уже наметился серьезный интерес к искусству, философии, религии – всё это ожидало лишь внешнего толчка для дальнейшего глубокого развития. Николай Константинович, как старший по возрасту, уже проявил себя как художник, стал известен, стремился к совершенствованию, имел твердую жизненную позицию – он был уже готов вести свою Ладу на первых порах. У них были общие жизненные и общественные идеалы и интересы. Всё это только усиливало кармический магнит и делало их ещё более привлекательными друг для друга. И уже первая встреча вызвала в них сильнейшее взаимное влечение. 28 октября 1901 года в церкви при Академии Художеств на Васильевском острове состоялась их свадьба. Так начался их совместный героический ПУТЬ. |